Однажды мне позвонила наша заводчица и сказала, что ей нужна помощь.
От одной собаки из ее питомника отказались хозяева. В семье, в которой она жила, случилось несчастье. То ли перессорились, то ли уехали, то ли еще что-то, в общем, жизнь изменилась. Оставив собаку сестре на первое время, они не спешили ее забирать.
Сестра оказалась далека от умения общаться с собаками, она не справлялась с такой большой и серьезной, как Аляска, поэтому не утруждала себя прогулками, а выпускала ее одну.
Кроме того, корм, который оставили «на первое время», заканчивался, женщина начала экономить и все еще надеялась, что о собаке вспомнят и заберут. Часто можно было видеть худую, изможденную овчарку около подъезда, ждавшую, когда ее впустят домой.
Промыкавшись с собакой около месяца, поняв, что забирать ее никто не собирается, женщина нашла телефон заводчицы и описала ей ситуацию.
Валентина была в шоке. Прекрасная собака, которую она знала со щенячьего возраста, которую принимала и выращивала своими собственными руками, скитается одна по улицам, голодная и никому не нужная!
Узнав об этом, заводчица разузнала у женщины адрес хозяина, и не дождавшись ответа на телефонный звонок, поехала сама.
Дверь ей открыл уставший, с опухшим от пьянства лицом человек. В нем она с трудом узнала мужчину, который приезжал за щенком вместе с женой и тремя детьми. Какими радостными они были в тот день, с каким благоговением брали щенка на руки и бережно несли в машину. Потом Валентине звонили и делились тем, как они счастливы. Рассказывали об успехах Али на выставках, как они ездят на дачу и купаются в реке.
Разговор не задался с первых мгновений.
— Че надо, — прогрубил через губу опустившийся тип.
Валя не стала обращать внимание на грубость, ее интересовало только одно: как у этого типа, который по документам является хозяином данного имущества, получить отказ на него и разрешение найти ему, этому имуществу, нового хозяина.
Только вслушайтесь в постановку вопроса! Живое существо, обладающее интеллектом, нуждающееся в ежедневном уходе, а если и не уходе, то хотя бы в ежедневном кормлении, называется имуществом, и любое посягательство на него, пусть даже из добрых побуждений, карается по закону об имущественных отношениях!
Поняв, наконец, чего хочет от него эта женщина, он достал Аляскины документы из шкафа, кинул на стол. Размашистым почерком в двух словах написал на клочке бумаги отказ, последняя фраза гласила: «Делайте с ней что хотите». Расписался и попросил выйти вон.
На предложение приехать в Федерацию и оформить отказ официально пьяный владелец рассмеялся Вале в лицо омерзительным перегаром: «У меня семья развалилась, а я буду о собаке жалеть?..»
Действительно, кто может заставить такую мразь перестать пить ради «собачьего имущества», ехать куда-то и писать заявления! Да это просто смешно! И Федерация, выписывая такие законы, тоже смеялась над собакой от всей своей необъятной души.
В общем, Аляске срочно был нужен дом. Я с радостью согласилась ее взять.
Заводчицу сопровождала подруга — активная помощница в собачьих делах. Она с интересом оглядела участок, дом, скользнула взглядом по вольеру и впилась глазами в Брайта. По лицу было непонятно, о чем она думает. Мне показалось, она не рада тому, что собаку оставляют мне. Складывалось впечатление, что она сама бы с удовольствием забрала ее, но не может, потому что имеет уже двух собак из нашего же питомника, а мне отдавать такое сокровище тоже не хочет, поэтому ее душа металась между своими стесненными обстоятельствами и завистью к хорошим условиям в моем доме.
А между тем уже похожая на борзую восточноевропейская овчарка жалась к ногам женщин, принюхивалась, прислушивалась к голосам и лаю из вольера. Женщины отдали мне копии документов, в том числе и этой несчастной расписки. Валя предложила составить договор совладения, чтобы от собственного имени заняться переоформлением документов на нового хозяина. Ей, конечно, это было сделать проще, она жила в Москве, Федерация была ее вторым домом. Валя часто общалась с этой организацией, поскольку была руководителем питомника. Мне было все равно, главное, что это несчастье останется жить у меня.
Выпив чаю, женщины уехали. Аляска осталась.
Сначала она нервно бегала и изучала территорию, Брайт наблюдал за ней из вольера, мы наблюдали из окна.
Она была светлой, очень крупной, ростом с Брайта. Но во всем ее облике сквозила хрупкость, девчачья чувственность, и черты морды были нежными. Светло-серая голова с небольшой черной маской, светлая грудь, лапы, живот. Даже черный чепрак на спине был подернут серыми волосками. Такие собаки с возрастом становятся совсем выбеленными, а в то время ей было всего три года, и она была очень красива.
Когда стало ясно, что Аляска немного освоилась и у нее прошел первый испуг, мы задались вопросом, кто выйдет из дома и отважится с ней пообщаться. Сразу как-то не подумали, что для нее мы чужие люди, а собака ведет себя агрессивно, много лает и пытается найти выход из огороженного забором пространства. Сами того не подозревая, мы заперли себя в доме и оказались в дурацкой ситуации.
Первым в безвыходном положении оказался сын. Он договорился с друзьями идти в кино, и его автобус прибывал ровно через двадцать минут.
Он смело вышел на крыльцо. Держа в руках миску с кашей, стал ждать.
Ждал он недолго. Алевтина, так мы стали ее называть впоследствии, заприметив его, с лаем и поднятой на холке шерстью кинулась к крыльцу, но остановилась внизу и, недоверчиво вытягивая шею, продолжила заливаться лаем. Он спокойно заговорил с ней, рассказал, что она хорошая собака, что ей нужно успокоиться, нужно поесть, что ее никто не обидит, в общем, заговаривал, как мог, и сделал шаг навстречу. Аляска заглохла на минуту и начала втягивать носом воздух. Он сделал еще шаг, вытянул руку с миской. Собака принюхалась и посмотрела на сына. Поставив миску в сторонку рядом с крыльцом, он просто пошел к калитке, а наша гостья жадно принялась есть.
Оказалось, что Аляска никакая не дикая и не страшная, а просто измученное, борющееся с жестокими обстоятельствами существо, которое изо всех сил ищет ласки и человеческого участия.
Когда я вышла из дому, она с радостным визгом бросилась ко мне и стала тыкаться носом в руки, обнюхала брюки, ботинки, извивалась, прижимала уши, долбила себя по бокам хвостом, заглядывала в глаза. Я улыбалась ей, гладила по спине, присела на корточки, чтобы не возвышаться и не довлеть сверху, а стать как бы на равных, вызвать у нее доверие, прогнать страх и вселить уверенность в ее настрадавшееся сознание.
Дальше пришло время познакомить ее с Брайтом. Выпустив его из вольера, я с интересом наблюдала, как они принюхиваются, обходят друг друга со всех сторон, потом Аляска отпрыгнула в сторону, приглашая играть, и знакомство состоялось. С тех пор они вместе обходили владения, затевали переклички с уличными собаками, играли с поливочным шлангом и дрыхли в тени яблонь, спасаясь от жары.
Прошел месяц. Аляска поправилась. Собаки ласковее, чем она, у меня еще не было. Она любила всех домашних, но с приходящими в дом, идущими вдоль забора, заходившими на участок обращалась очень строго.
Она выныривала как будто из-под земли, ее клыкастая пасть извергала неудержимый рычащий лай. Пришедший отскакивал от калитки, не доверяя прочности извилистых металлических прутьев, но стоило выйти на крыльцо и позвать Алевтину, она отходила от забора, начинала бегать между мной и пришедшим, как бы говоря мне: «Там такое! Там такое, там пришли!» И в то же время сообщая пришедшему: «Я здесь, я тебя вижу! Я за тобой внимательно слежу!»
Что касается Брайта, то он не занимался такими мелочами, как подозрения к посторонним. Он мог не тронуться с места! Максимум, что он делал, — подняв голову и навострив уши, смотрел, как служит Аляска. Ей он доверял полностью.
Но не всегда Брайт был хладнокровным увальнем. Однажды в доме раздался звонок. Кто-то звонил у калитки, приглашая обратить на себя внимание, и как всегда, первой откликнулась Алевтина. Она лаем объявила, что дом под охраной и она все видит. В окно я тоже видела пришедших, но выйти не могла: кипятила молоко, которое покупала на ферме в учхозе. Поверхность молока начала покрываться пеной: она медленно предупреждала о том, что в любой момент может переполнить кастрюлю и залить газ.
«Ничего, подождут, если очень надо», — подумала я, не отрывая глаз от молока.
Оказалось, это были рабочие-узбеки, которые часто ходили по домам в поисках заработка. Они копали и пололи огороды, чинили что-то по мелочи, готовы были помочь по хозяйству.
— Хозяйке! — кричали они, — работа есть?
Но хозяйка не могла ответить, молоко было важнее.
Постояв еще немного, они решили, что собака лает очень громко и не дает разговаривать. Они стали говорить что-то Алевтине, но та шумела еще громче. Очевидно, подумав, что дома никого нет, раз никто не отзывается, все свое внимание они переключили на собаку, которая явно их раздражала.
Решив побалагурить и показать свое пренебрежение, кто-то из них прикрикнул на Алевтину, второй провел по забору палкой, забор отозвался пулеметной очередью, третий громко засмеялся и на своем языке стал подбадривать смельчаков. Очевидно, забава их захватила, им было интересно победить и заставить замолчать сторожа. Крепость забора и фундаментальность закрытой калитки придавали уверенности, но взять Алевтину на испуг не получалось.
В то же время, услышав переборы палкой по забору, на поле боя поднялся Брайт. Он невозмутимо показался из кустов смородины, потянулся, разминая спину, повел глазами, оценил ситуацию…
Видя это в окно кухни, я обомлела. Как говорится, «вечер перестал быть томным». Хотелось вмешаться, чтобы прекратить этот нелепый шум и остановить смельчаков, но молоко не закипало, а только грозило скорым побегом. Меня немного успокаивало то, что забор на месте, калитка закрыта и человекоубийства не предвидится. Но не тут-то было. Дальше все произошло очень быстро.
Брайт с басовитым лаем кинулся к выходу, но не на сами ворота, а в подворотню. Расстояние от земли до их нижнего края было совсем небольшим, разве только кошка, пригнувшись, могла пройти, но никак не огромная овчарка могла бы там пролезть.
Брайт влетел под воротину носом, головой мотнул вверх и, о ужас, она приподнялась на петлях! Совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы пес принялся прорываться под нее все дальше и дальше, спиной приподнимая ее выше и выше, пока она не сорвалась с петель и с грохотом не повалилась, накрывая Брайта и поднимая облако пыли.
Я кинулась во двор с диким призывом и именами своих собак на устах! Аляска осеклась и подбежала ко мне, как всегда, рассказывая, что там что-то такое. Я схватила ее за ошейник и пинками приказала лежать, потому что времени на уговоры не было.
Брайт в это время выбирался из-под воротины, и создавалось впечатление, что никому не будет спасения, когда это ему удастся.
Подбежав к нему в самый последний момент, когда воротина уже соскользнула по спине собаки на землю, я встала на его пути человеком Леонардо, раскинув руки, загораживая собой дорогу к обидчикам, и почти с отчаянием кричала:
— Брайт, фу!
Услышав меня, пес остановился, широко расставив лапы, тяжело дыша, опустил к земле голову, но исподлобья выискивал глазами тех, ради кого он так спешил.
Я схватила его за шею, повисла на нем, нащупала в шерсти ошейник и потащила к вольеру.
Брайт сопротивлялся, оборачивался и грозно рычал. Всем своим видом он говорил:
— Нет, подожди! Дай мне разобраться… Да не тащи ты меня, сейчас я решу вопрос, и мы пойдем…
Запихав его в вольер, я вспомнила про Аляску. Ее нигде не было. Уже почти рыдая, я побежала к разломанным воротам.
Аля сидела около выгребного туалета, принадлежащего магазину. Туалетом давно уже никто не пользовался, но, как неотъемлемая часть, без которой не может существовать магазин, это сооружение числилось на балансе.
Подняв голову, она с интересом рассматривала человека на крыше хлипкого сооружения. В этом человеке я узнала героя, который несколько минут назад пытался усмирить мою собаку. Конечно, на нем не было лица. Все то, что он пережил, заставило его плакать.
— Хозяйке, убери собака! Убери собака! Убери!
Рядом с нами показался хозяин магазина:
— Ну и шум вы тут устроили, там у меня еще двое в магазине прячутся, не уходят, за этого сильно переживают.
Я рассказала, что произошло.
— Ну, вот пусть теперь забор ремонтируют, пусть ворота вешают, они работу искали, считай, нашли.
Двое других жались у дверей магазина, опасаясь собаки.
— Быстро ворота вешать! — прикрикнул на них магазинщик, — а то так и будет этот здесь сидеть, а я еще ментов вызову, я все видел!
Я придержала собаку, двое кинулись к воротам. Через пять минут все было на месте.
Ветер донес запах гари. Я вспомнила про молоко. Волосы опять зашевелились у меня на голове.
— Пожар! Наверное…
Мы с Алевтиной кинулись спасать дом, не забыв при этом опустить засов на воротах.
Молоко, конечно же, убежало, залило газ, оставило на плите вонючие черно-коричневые подтеки. Так как окно на кухне и двери в доме были нараспашку, газом пахло совсем чуть-чуть. Я поспешила выключить конфорку.
Когда пришел муж, я рассказала ему о случившемся, и мы решили переделать петли ворот. Верхнюю петлю перевернули и приварили так, что ворота больше нельзя было снять. Мы гордились нашими собаками, но и понимали свою ответственность за их содержание.
Скоро будет продолжение...
